Осмысленное чтение. Анализ текста

Прочитайте отрывок из повести Бориса Васильева "Летят мои кони". (1) ...Я вижу нашу комнату в домике на Покровской горе: тогда она казалась мне огромной, потому что свет керосиновой лампы не в силах был растопить темень в её углах. (2) Я сижу за столом, и мой подбородок упирается в книгу. (3) Бабушка только что научила меня читать (подозреваю, чтобы я ей не мешал), и я громко читаю, а за столом чинно пьют чай старые женщины. (4) А я громко читаю, ещё не зная, что плыву на плоту и что люди делятся не на русских, поляков, евреев или литовцев, а на тех, на кого можно положиться, и на тех, на кого положиться нельзя. (5) И детство, и город были насыщены Добром, и я не знаю, что было вместилищем этого Добра — детство или Смоленск. (6) — Эй, ребятишки, донесите-ка бабушке кошёлку до дома! (7) Так мог сказать — и говорил! — любой прохожий любым ребятам, игравшим на горбатых смоленских улицах. (8) Прохожий мог быть русским или эстонцем, поляком или татарином, цыганом или греком, а старушка тем более: это было нормой. (9) Помощь была нормой, ибо жизнь была неласкова. (10) Конечно, помощь — простейшая форма Добра, но любой подъём начинается с первого шага. (11) Голос мамы до сей поры звучит в моей душе: стремясь с самого нежного возраста заронить во мне искру ответственности, мама попутно, походя, без громких слов прививала мне великое чувство повседневного бытового интернационализма. (12) И я ел из одного котла с моими друзьями-татарчатами, и тётя Фатима наравне с ними одаривала меня сушёными грушами; венгр дядя Антал разрешал мне торчать за его спиной в кузнице, где легко ворочали молотами двое цыган: Коля и Саша; Матвеевна поила меня козьим молоком, в Альдону я сразу влюбился и множество раз дрался из-за неё с Реном Педаясом. (13) А ещё были старая бабушка Хана и строгая мадам Урлаумб, дядя Карл и слепой цыган Самойло, доктор Янсен и ломовой извозчик Тойво Лахонени... (14) Господи, кого только не осеняли твои ветви, старый славянский дуб?! Что автор называет простейшей формой добра? Ответ напишите со строчной буквы в именительном падеже.

Прочитайте отрывок из повести Бориса Васильева "Летят мои кони". (1) ...Я вижу нашу комнату в домике на Покровской горе: тогда она казалась мне огромной, потому что свет керосиновой лампы не в силах был растопить темень в её углах. (2) Я сижу за столом, и мой подбородок упирается в книгу. (3) Бабушка только что научила меня читать (подозреваю, чтобы я ей не мешал), и я громко читаю, а за столом чинно пьют чай старые женщины. (4) А я громко читаю, ещё не зная, что плыву на плоту и что люди делятся не на русских, поляков, евреев или литовцев, а на тех, на кого можно положиться, и на тех, на кого положиться нельзя. (5) И детство, и город были насыщены Добром, и я не знаю, что было вместилищем этого Добра — детство или Смоленск. (6) — Эй, ребятишки, донесите-ка бабушке кошёлку до дома! (7) Так мог сказать — и говорил! — любой прохожий любым ребятам, игравшим на горбатых смоленских улицах. (8) Прохожий мог быть русским или эстонцем, поляком или татарином, цыганом или греком, а старушка тем более: это было нормой. (9) Помощь была нормой, ибо жизнь была неласкова. (10) Конечно, помощь — простейшая форма Добра, но любой подъём начинается с первого шага. (11) Голос мамы до сей поры звучит в моей душе: стремясь с самого нежного возраста заронить во мне искру ответственности, мама попутно, походя, без громких слов прививала мне великое чувство повседневного бытового интернационализма. (12) И я ел из одного котла с моими друзьями-татарчатами, и тётя Фатима наравне с ними одаривала меня сушёными грушами; венгр дядя Антал разрешал мне торчать за его спиной в кузнице, где легко ворочали молотами двое цыган: Коля и Саша; Матвеевна поила меня козьим молоком, в Альдону я сразу влюбился и множество раз дрался из-за неё с Реном Педаясом. (13) А ещё были старая бабушка Хана и строгая мадам Урлаумб, дядя Карл и слепой цыган Самойло, доктор Янсен и ломовой извозчик Тойво Лахонени... (14) Господи, кого только не осеняли твои ветви, старый славянский дуб?! Что воспитала мама в авторе-рассказчике?

Прочитайте отрывок из повести Бориса Васильева "Летят мои кони". Я уже смутно помню этого сутулого худощавого человека, всю жизнь представлявшегося мне стариком. Опираясь о большой зонт, он неутомимо от зари до зари шагал по обширнейшему участку, куда входила и неряшливо застроенная Покровская гора. Это был район бедноты, сюда не ездили извозчики, да у доктора Янсена на них и денег-то не было. А были неутомимые ноги, великое терпение и долг. Неоплатный долг интеллигента перед своим народом. И доктор бродил по доброй четверти губернского города Смоленска без выходных и без праздников, потому что болезни тоже не знали ни праздников, ни выходных, а доктор Янсен сражался за людские жизни. Зимой и летом, в слякоть и вьюгу, днём и ночью. Доктор Янсен смотрел на часы, только когда считал пульс, торопился только к больному и никогда не спешил от него, не отказываясь от морковного чая или чашки цикория, неторопливо и обстоятельно объяснял, как следует ухаживать за больным, и при этом никогда не опаздывал. У входа в дом он долго отряхивал с себя пыль, снег или капли дождя — смотря по сезону, — а войдя, направлялся к печке. Старательно грея гибкие длинные ласковые пальцы, тихо расспрашивал, как началась болезнь, на что жалуется больной и какие меры принимали домашние. И шёл к больному, только хорошо прогрев руки. Его прикосновения всегда были приятны, и я до сих пор помню их всей своей кожей. Каких людей автор называет интеллигентами? Укажите верный вариант ответа.

Прочитайте отрывок из повести Бориса Васильева "Летят мои кони". (1) ...Я вижу нашу комнату в домике на Покровской горе: тогда она казалась мне огромной, потому что свет керосиновой лампы не в силах был растопить темень в её углах. (2) Я сижу за столом, и мой подбородок упирается в книгу. (3) Бабушка только что научила меня читать (подозреваю, чтобы я ей не мешал), и я громко читаю, а за столом чинно пьют чай старые женщины. (4) А я громко читаю, ещё не зная, что плыву на плоту и что люди делятся не на русских, поляков, евреев или литовцев, а на тех, на кого можно положиться, и на тех, на кого положиться нельзя. (5) И детство, и город были насыщены Добром, и я не знаю, что было вместилищем этого Добра — детство или Смоленск. (6) — Эй, ребятишки, донесите-ка бабушке кошёлку до дома! (7) Так мог сказать — и говорил! — любой прохожий любым ребятам, игравшим на горбатых смоленских улицах. (8) Прохожий мог быть русским или эстонцем, поляком или татарином, цыганом или греком, а старушка тем более: это было нормой. (9) Помощь была нормой, ибо жизнь была неласкова. (10) Конечно, помощь — простейшая форма Добра, но любой подъём начинается с первого шага. (11) Голос мамы до сей поры звучит в моей душе: стремясь с самого нежного возраста заронить во мне искру ответственности, мама попутно, походя, без громких слов прививала мне великое чувство повседневного бытового интернационализма. (12) И я ел из одного котла с моими друзьями-татарчатами, и тётя Фатима наравне с ними одаривала меня сушёными грушами; венгр дядя Антал разрешал мне торчать за его спиной в кузнице, где легко ворочали молотами двое цыган: Коля и Саша; Матвеевна поила меня козьим молоком, в Альдону я сразу влюбился и множество раз дрался из-за неё с Реном Педаясом. (13) А ещё были старая бабушка Хана и строгая мадам Урлаумб, дядя Карл и слепой цыган Самойло, доктор Янсен и ломовой извозчик Тойво Лахонени... (14) Господи, кого только не осеняли твои ветви, старый славянский дуб?! Какие проблемы НЕ поставлены в приведённом отрывке?

Прочитайте отрывок из повести Бориса Васильева "Летят мои кони" и ответьте на вопрос после текста. (1) ...Я вижу нашу комнату в домике на Покровской горе: тогда она казалась мне огромной, потому что свет керосиновой лампы не в силах был растопить темень в её углах. (2) Я сижу за столом, и мой подбородок упирается в книгу. (3) Бабушка только что научила меня читать (подозреваю, чтобы я ей не мешал), и я громко читаю, а за столом чинно пьют чай старые женщины. (4) А я громко читаю, ещё не зная, что плыву на плоту и что люди делятся не на русских, поляков, евреев или литовцев, а на тех, на кого можно положиться, и на тех, на кого положиться нельзя. (5) И детство, и город были насыщены Добром, и я не знаю, что было вместилищем этого Добра — детство или Смоленск. (6) — Эй, ребятишки, донесите-ка бабушке кошёлку до дома! (7) Так мог сказать — и говорил! — любой прохожий любым ребятам, игравшим на горбатых смоленских улицах. (8) Прохожий мог быть русским или эстонцем, поляком или татарином, цыганом или греком, а старушка тем более — это было нормой. (9) Помощь была нормой, ибо жизнь была неласкова. (10) Конечно, помощь — простейшая форма Добра, но любой подъём начинается с первого шага. (11) Голос мамы до сей поры звучит в моей душе: стремясь с самого нежного возраста заронить во мне искру ответственности, мама попутно, походя, без громких слов прививала мне великое чувство повседневного бытового интернационализма. (12) И я ел из одного котла с моими друзьями-татарчатами, и тётя Фатима наравне с ними одаривала меня сушёными грушами; венгр дядя Антал разрешал мне торчать за его спиной в кузнице, где легко ворочали молотами двое цыган: Коля и Саша; Матвеевна поила меня козьим молоком, в Альдону я сразу влюбился и множество раз дрался из-за неё с Реном Педаясом. (13) А ещё были старая бабушка Хана и строгая мадам Урлаумб, дядя Карл и слепой цыган Самойло, доктор Янсен и ломовой извозчик Тойво Лахонени... (14) Господи, кого только не осеняли твои ветви, старый славянский дуб?! Кто научил автора-рассказчика читать?

Прочитайте отрывок из повести Бориса Васильева "Летят мои кони". (1) ...Я вижу нашу комнату в домике на Покровской горе: тогда она казалась мне огромной, потому что свет керосиновой лампы не в силах был растопить темень в её углах. (2) Я сижу за столом, и мой подбородок упирается в книгу. (3) Бабушка только что научила меня читать (подозреваю, чтобы я ей не мешал), и я громко читаю, а за столом чинно пьют чай старые женщины. (4) А я громко читаю, ещё не зная, что плыву на плоту и что люди делятся не на русских, поляков, евреев или литовцев, а на тех, на кого можно положиться, и на тех, на кого положиться нельзя. (5) И детство, и город были насыщены Добром, и я не знаю, что было вместилищем этого Добра — детство или Смоленск. (6) — Эй, ребятишки, донесите-ка бабушке кошёлку до дома! (7) Так мог сказать — и говорил! — любой прохожий любым ребятам, игравшим на горбатых смоленских улицах. (8) Прохожий мог быть русским или эстонцем, поляком или татарином, цыганом или греком, а старушка тем более: это было нормой. (9) Помощь была нормой, ибо жизнь была неласкова. (10) Конечно, помощь — простейшая форма Добра, но любой подъём начинается с первого шага. (11) Голос мамы до сей поры звучит в моей душе: стремясь с самого нежного возраста заронить во мне искру ответственности, мама попутно, походя, без громких слов прививала мне великое чувство повседневного бытового интернационализма. (12) И я ел из одного котла с моими друзьями-татарчатами, и тётя Фатима наравне с ними одаривала меня сушёными грушами; венгр дядя Антал разрешал мне торчать за его спиной в кузнице, где легко ворочали молотами двое цыган: Коля и Саша; Матвеевна поила меня козьим молоком, в Альдону я сразу влюбился и множество раз дрался из-за неё с Реном Педаясом. (13) А ещё были старая бабушка Хана и строгая мадам Урлаумб, дядя Карл и слепой цыган Самойло, доктор Янсен и ломовой извозчик Тойво Лахонени... (14) Господи, кого только не осеняли твои ветви, старый славянский дуб?! В каком предложении объясняется, почему помощь для жителей города была нормой? Напишите номер предложения цифрой.

Прочитайте предложения. Как называются синтаксические приёмы, использованные в этих двух предложениях? Укажите верные варианы ответов. И доктор бродил по доброй четверти губернского города Смоленска без выходных и без праздников, потому что болезни тоже не знали ни праздников, ни выходных, а доктор Янсен сражался за людские жизни. Зимой и летом, в слякоть и вьюгу, днём и ночью.

Прочитайте отрывок из повести Бориса Васильева "Летят мои кони". Какие проблемы поставлены автором в приведённом отрывке? Мою первую учительницу звали... К стыду своему, я не помню, как её звали, но помню её. Худощавая, строгая, ровная, безулыбчивая, всегда одетая в тёмное, из которого ослепительно вырывались белоснежные воротнички и манжеты, она представлялась нам, первоклашкам, очень, очень старой, из прошлого века. И в один из общевыходных она велела собраться у школы. Не всем, а тем, кто хочет "пойти на экскурсию". И под предводительством первой учительницы переулками, садами и дворами мы вышли... к дубу. — Это самый древний житель нашего города, — сказала первая учительница. Я прикоснулся к дубу раньше, чем учительница велела это сделать. Ей-богу, я помню до сей поры его грубую теплоту: теплоту ладоней, пота и крови моих предков, вечно живую теплоту Истории. Тогда я впервые прикоснулся к прошлому, впервые ощутил это прошлое, проникся его величием и стал безмерно богатым. А сейчас с ужасом думаю, что было бы со мной, если бы я не встретился со своей первой учительницей, которая видела долг свой не в том, чтобы, нафаршировав детей знаниями, изготовить из них будущих роботов-специалистов, а в том, чтобы воспитать из них Граждан Отечества своего...

Прочитайте предложение. Укажите, какое средство выразительности использовано в выделенном словосочетании. А я громко читаю, ещё не зная, что плыву на плоту и что люди делятся не на русских, поляков, евреев или литовцев, а на тех, на кого можно положиться, и на тех, на кого положиться нельзя.

Прочитайте отрывок из повести Бориса Васильева "Летят мои кони". (1) ...Я вижу нашу комнату в домике на Покровской горе: тогда она казалась мне огромной, потому что свет керосиновой лампы не в силах был растопить темень в её углах. (2) Я сижу за столом, и мой подбородок упирается в книгу. (3) Бабушка только что научила меня читать (подозреваю, чтобы я ей не мешал), и я громко читаю, а за столом чинно пьют чай старые женщины. (4) А я громко читаю, ещё не зная, что плыву на плоту и что люди делятся не на русских, поляков, евреев или литовцев, а на тех, на кого можно положиться, и на тех, на кого положиться нельзя. (5) И детство, и город были насыщены Добром, и я не знаю, что было вместилищем этого Добра — детство или Смоленск. (6) — Эй, ребятишки, донесите-ка бабушке кошёлку до дома! (7) Так мог сказать — и говорил! — любой прохожий любым ребятам, игравшим на горбатых смоленских улицах. (8) Прохожий мог быть русским или эстонцем, поляком или татарином, цыганом или греком, а старушка тем более: это было нормой. (9) Помощь была нормой, ибо жизнь была неласкова. (10) Конечно, помощь — простейшая форма Добра, но любой подъём начинается с первого шага. (11) Голос мамы до сей поры звучит в моей душе: стремясь с самого нежного возраста заронить во мне искру ответственности, мама попутно, походя, без громких слов прививала мне великое чувство повседневного бытового интернационализма. (12) И я ел из одного котла с моими друзьями-татарчатами, и тётя Фатима наравне с ними одаривала меня сушёными грушами; венгр дядя Антал разрешал мне торчать за его спиной в кузнице, где легко ворочали молотами двое цыган: Коля и Саша; Матвеевна поила меня козьим молоком, в Альдону я сразу влюбился и множество раз дрался из-за неё с Реном Педаясом. (13) А ещё были старая бабушка Хана и строгая мадам Урлаумб, дядя Карл и слепой цыган Самойло, доктор Янсен и ломовой извозчик Тойво Лахонени... (14) Господи, кого только не осеняли твои ветви, старый славянский дуб?! Чем для автора-рассказчика были насыщены детство и город? Ответ запишите в той форме, в какой это слово употреблено в тексте.